Библиотека, в которой можно читать On-Line или скачать авторские тексты.
Не такая ли самая рыба?..
Рассказ
Около ста километров отсюда до Харькова электричкой. Место встреч – станция. В силу естественной притягательности, она служит и местом деревенской тусовки.
К магазинчику у перрона подтягиваются по вечерам гуляющие, особенно из молодых. Пьют пиво в просторном шатре «Оболонь – справжнє пиво». Гармонь умерла в современной деревне, распевок также давно нет в помине, но вот гитара еще живет...
Слышна под шатром гитара. Живой голос – редкость, и колонки с попсой утихли. Я не разглядываю окружающих, не всматриваюсь, однако по голосам ситуация невольно отслеживается.
- Шаланды полные тарани,
В Одессу Костя приводил…
Не всю, скорее часть некогда популярной песни, знает незатейливый исполнитель. Да знает, что это не только прикольная песня, но и довольно крутая. Считалась такой когда-то, во всяком случае…
- И все биндюжники вставали,
Когда в пивную он входил.
- Шаланды полные тарани… - бренчит и бренчит гитарист, не знающий толком, видно, вообще ни одной песни…
- Молодой человек, - слышу я второй голос. Я его знаю: вежливый пожилой человек, мы с ним часто садимся в одну электричку. – А Вы понимаете, что вы поете?
- Как?.. – хмыкнул первый голос.
- О чем эта песня?
- Ну, так: о рыбаке и рыбе. И там, о биндюгах в пивной…
- А какая рыба?
- Тарань.
- Тарань, это то, что мы берем к пиву. Представляете: эту тарань, как бумага сухую, Костя везет из открытого моря, с промысла? Представляете, нет?
- А как же?.. – не понимает его первый голос.
- Кефаль, - объяснил второй голос, - а не тарань.
- А… - нехотя согласился с ним первый. И запел другое:
«А по ту… -по ту… -по тундре, по железной дороге,
А мчится по-о-езд «Ленинград – Воркута», «Воркута – Ленинград»,
Нас теперь не дого-о-нит, пис-столета заряд…»
Потом стало ясно, что второй голос уже удалился.
- Чего он мне впаривал тут? – ворчит первый.
- Не впаривал! – снисходительно возразил третий голос, - По делу он говорит. Фекаль – это рыба такая. Плавает в Черном море…
- И ты это, с понтом, знал?!
- Конечно. Ты же пацан, и ни хрена не знаешь. А я не пацан!
Третий был явно старшим. Первый вздохнул и воспрянувшим голосом громко запел:
- Шаланды полные фекалий,
В Одессу Костя приводил…
Теперь он пел веселее: ведь он теперь правильно пел.
Слушая, не рассмеяться, ну сами представьте: грех! «Однако, - посмеявшись, задумался я, - а уж так ли неправ этот третий, авторитетный голос?»
Не такая ли самая рыба, все больше и больше плавает в Черном море? Да не настанет ли время, когда кроме этого, ничего не останется вывезти рыбакам в шаландах?
Говорим нелепо, да также нелепо творим, сами того не ведая…
А уж если поем подобное – то еще натворим!
ИНКВИЗИТОР И ВЕДЬМА
І
"Какой мертвый свет в этом зале!" — Инквизитор невольно поднимает руки, чтобы развеять смрадную муть. Темные щеки бледнеют. Инквизитор не любит, когда не видно ничего на три шага вперед. В тот славный год, когда Папой был избран Тедальдо Висконти, назвавшийся Григорием, ему, Инквизитору, часто виделись во сне грешники на дыбе. Часто волоком тащил он по дождливой дороге ведьм. Тоже во сне. Часто видел иудеев, с выколотыми глазами. Часто. И Папой стал Висконти. Григорий знает об этих снах, об этих туманных видениях. Он благодарен Инквизитору за такие знамения его чистого папства. Он щедро делится с Инквизитором награбленным добром... Он богат. И Инквизитор богат. Но... Какой мертвый свет!..
Слуги вносят в зал крепкую, изящную кафедру с незаметным сиденьем и вырезанными на передней стенке фигурками псов, пожирающих еретика. Только теперь, усевшись на мягкую красную подушку маленького трона, спрятанного за стенкой кафедры, Инквизитор начинает различать силуэты несчастных, заточенных в этом чистилище. Все они — будто призраки из его снов. Но глаза у них все чернее и шире. В глазах этих мольба. Странно. Силуэты нельзя назвать четкими, тем более, прутья клеток размывают их грязным отсветом. А глаза — словно выросли ниоткуда. Вот одна из пар этих молящих о пощаде черных огней начинает обрастать лицом, сначала — неясным, как холстина в корзине у торговки, но вскоре — обретающем свои черты. Лицо женщины. Лицо ведьмы.
Ведьма в грязном рубище висит на руках у двух стражников. Лицо Инквизитора искажено все той же сухой улыбкой. Мглу дальних углов подземелья, как нож, взрезает бесцветный голос. Очертания фигур узников становятся резче...
— Готова ли ты раскаяться в содеянном?
— Каяться мне не в чем. Я ни в чем не прегрешила перед церковью. Только — перед собой. Только в своей любви повинна.
— Ты должна признать свою вину.
Голос Инквизитора как будто обретает окраску. Но это — цвет подземной ночи.
— Я любила Христа. Не вашего бога, нет. Своего. Прилюдно Христом я называла своего возлюбленного. Он, а не церковный бог был моим спасителем. Он, спас меня от одиночества, от падения, спас от всего того, от чего не спастись без любви...
ІІ
За стеной живет ветер. За стеной живет большой, голодный ветер, и сейчас он охотится на прохожих. На тех, кто не боится этого ветра. Так смутно чувствует девушка, лежа под покровами толстого грубого сукна в закутке хибары, отделенном от остального пространства деревянной пластиной, украшенной какими-то высохшими травами. Она думает о ветре, о редких путниках, о своем женихе, который не боится никакого ветра. Она засыпает, засыпает, засыпает...
Мы видим уже не средневековое помещение, не грубые доски и полотнища, а современную квартирку на каком-нибудь из этажей высотного дома. На кровати, перегородившей почти всю маленькую комнату, спит современная ведьма. Она обнимает подушку. На руке — дешевые китайские часики. Стрелки уперлись в минуты горячего сна. Сон этот короток, как время. Наше время. Темный ковер, занимает большую часть стены у изголовья кровати. Он покрыт приколотыми стеблями засушенных когда-то ромашек. Лепестков почти не осталось, они свернулись и истлели, а стебли видны. Из другой комнаты слышен храп. Современный инквизитор тоже спит. И чувствует во сне дыхание ветра — большого, голодного, с огненной шерстью и пустыми глазами времени. Однотонно тикает XXI век.
Сергей Отводенко
"УДИВЛЕННАЯ НЕЖНОСТЬ". И другая проза С. Отводенко в рубрике "Читальня"
Василий Добрынин
dobrinin58@mail.ru
Как делать книги вслепую…
- Конечно, кошмар, понимаю... – соглашался инвестор, передавая мне материал для книжки, - Однако, - смутился он, - давайте войдем в положение дел. Пожилой человек… мы просто решили сделать доброе дело – книгу самобытного автора, доброй души человека. Сделаем?
- Сделаем, - пообещал я.
Рукопись представляет собой груду листов и листков бумаги разной степени ветхости, заполненных в основном, авторучкой, и плюс газетные вырезки. Вчитываться и набирать это все – вот в чем инвестор подразумевал кошмар.
Но не инвестору - мне, издателю, вгрызаться в материал, рождая книгу. Добросовестно, соблюдая спокойствие и терпение, начинаю набор. Я печатаю: 100 -140 знаков в минуту – десятипальцевый метод – вслепую. Я это могу. Но…
«Но… - склонялся я к грустному выводу, - Книги делать вслепую нельзя!»
«О, нет! – отвечал инвестор на вопрос о редактуре будущей книжки, - Автор простой человек, слесарь нашего института. Он из народа: самобытен и прост. Вмешательство в то, что он всю свою жизнь, с любовью и искренне отражал в стихах – для него это боль. Он очень просил, ради бога, ничего не менять. Просил. Его воля».
«Лебедь белая плывет
Красота какая в парке
и любуется народ!»
Он купается, по перьям
клювом вспыльчиво скребет.
Красоты такой, такой культуры,
не видал еще народ!»
Рукопись вся в этом духе… Курю. Видит бог, мне совсем не просто. Понимаю инвестора и его друзей, пожелавших сделать бескорыстное доброе дело… Я в глубоком смятении: могу сделать все так, как есть – так надо, но…
Я принял решение: сделаю, и со своей стороны бескорыстно, доброе дело. Очень непросто вписаться в жизнерадостный стиль самобытного автора:
«Там компьютеры такие: удалые, расписные.
На столах они стоят, вычисления творят!»
Стараясь быть в его духе и стиле, я переписал всю книжку. Верстальщик, дизайнер, сделали все остальное. Обложка, с падающей разноцветной осенней листвой, открывала симфонию, сочиненную самобытным автором книжки.
- Хорошая книга! – полистав, отозвался инвестор. – Спасибо.
Он держал в руках сигнальный экземпляр. Перелистывал, вчитывался и угощал вином «Саперави».
- Передам герою, он будет счастлив! А Вы запускайте в тираж, – сказал инвестор и перевел деньги на расчетный счет издательства.
В тот вечер я любовался кривыми соснами в окружении современной обители, в которой имею честь жить. Причудливость и кривизна животворных форм отражали загадочность, таинство и непредсказуемость мира…
Ненатуральной на фоне природы, трелью, звучит телефонный звонок:
- Это Вы, издатель?
- Да.
- Вы что натворили? Что натворили! Кто дал Вам право?
Я понял, кто это, но уточнил:
- Вы прокурор Гайсинский?
- Я автор! Вы же меня поломали! Весь стиль – я себя не узнаю! Вам платили? Это моя, а не Ваша книга!
- Ваша. Что делать? – спросил я, в безмолвии тающих в сумерках, искривленных сосен.
- Вы меня испортили! Делайте что хотите, но чтоб безобразия Вашего я… - у автора не хватало слов, но я понял его.
«С природой не спорят, а принимают как факт…» - обвел я взглядом немые, милые сердцу деревья. И взялся с нуля за тот самый, тяжкий и беспросветно долгий труд набора. Более тяжкий из-за того, что делаю то, что уже делал, от первой и до последней страницы.
«Там компьютеры такие: удалые, расписные.
На столах они стоят, вычисления творят!»
Буква в букву, добросовестно переписал. В тираж пошло не «безобразие», а оригинал в авторском изложении. Книжка легла на стол инвестора, пошла по рукам сотрудников. «О, красиво! Спасибо Вам» - говорят они
Угостив «Саперави», инвестор пошел с книжкой к шефу.
Вернулся не с торжествующим, а другим лицом.
- Что это? – печально спросил он, бросая на стол, между рюмками книжку.- Вы же давали не это. Вот же, - достал он сигналку, - хорошая книжка. А это! Что это такое? Что Вы сделали с ней?
- Наберите автора, он объяснит, - показал я на телефон.
Инвестор схватил трубу. Я по глазам его вижу: благодарный автор, рассказывал все, что обо мне думал. Печальны были глаза инвестора…
Мы две рюмки подняли по-итальянски, без лишних слов: Прозит! «Прозит!» - и все.
- У Вас есть к нам претензии? – уточнил инвестор.
- Нет. А у Вас?
- В таком случае, Вам всего доброго!
Вахтер, перед тем, как автоматически раздвинулись двери на выход, подошел и передал мне в плетеной корзинке большую бутыль «Саперави».
- А может, Вы это себе возьмете? – спросил я.
- Что Вы? Это же Вам. Спасибо, – вежливо отказался он.
Вечером я отозвался на телефонный звонок:
- Это же Вы? – грустно спросил собеседник. - Такое дело…. Вы не могли бы обратно?
- Нет!
Он снова звонит:
- Я тут подумал. Мы, скажем так, подумали… Соберем деньги, если, как Вы считаете, надо. Оплатим Ваш труд… Сделайте все обратно. Что Вы молчите? Мы больше заплатим – сделайте!
Он звонил несколько дней, а потом привез деньги. Я
налил ему «Саперави», но книжки «обратно» делать не стал, потому что вслепую набрать то,
что пером написано, можно – это я сделал. Но писать топором – нельзя…
РАССКАЗЫ.
НОВЕЛЛЫ.
ФАНТАСТИКА.
ФЭНТЕЗИ.
КОРОТКИЕ ПОВЕСТИ.
Рубрика представляет не рукописи из всемирной сети или присланные желающими на электронный адрес нашего сайта. Здесь – законченные произведения разных жанров работы «живых» писателей, предоставленные ими из опубликованных или подготавливаемых к печати книг.
<